— Умер он, — глухо ответил Кузьмин. — В Москве, в больнице.
Мы помолчали.
— Ну что ж, давайте к делу, — наконец сказал Иван Васильевич. Он прошел к шкафчику, открыл его, аккуратно вынул сверток, положил на стол и развернул перед нами.
Мы увидели две тарелки: позолота вмиг вспыхнула, засверкала, заиграли красками экзотические цветы и фрукты.
— Светлозерск? — утвердительно спросил я.
— Сами видите.
— Иван Васильевич, — начал я, — у меня инструкции жесткие. Нам нужны не отдельные предметы, а весь сервиз — это во-первых. Во-вторых, вся сумма будет выплачена после экспертизы.
— Как вам угодно, — ответил Кузьмин. — К следующему вашему приезду будет весь сервиз. Заплатите — и лады. А там уж ваше дело, отдавать весь сервиз экспертам иль нет. Я бы не советовал. Большое любопытство вызовет! Но вам виднее. — Он замолк.
— Следующий приезд, Иван Васильевич, будет уже через пару дней, — сказал я. — В Светлозерск смотаться надо.
— Вот и хорошо, — спокойно произнес Кузьмин. — Вполне возможно, что сервизик вас уже ждать будет. А может, еще и нет.
Я помолчал, размышляя. Если источник только Кузьмин, то откуда у Семенцова взялась тарелка? А если не он один, то кто еще? И что стоит в музее?
— Ладно, — наконец сказал я, — беру. По сто за штуку.
— Это вам не апельсины, — обиделся Кузьмин. — Где-нибудь на Западе, в туманном Лондоне за каждую такую по пятьдесят тысяч фунтов дадут.
— Ну так то в туманном и далеком… А здесь за кота в мешке… Ладно, по триста, а если подлинные, добавим еще по пятьсот на каждую, когда будут в сервизе.
— Там цена особая! — ухмыльнулся Иван Васильевич. — Впрочем, сейчас пока берите.
Мы тщательно упаковали тарелки, уложили в захваченный Юрой чемоданчик и расплатились.
Когда мы уходили, за дверью Армстронг пел «Блюз жестяной крыши».
Со Светланой мы увиделись на следующий день. И решили ехать. Дождь прекратился. Дороги за ночь немного подсохли. С грехом пополам, вернее со скрипом, по временам грозя развалиться, старый львовский автобус доставил-таки нас через долгие четыре часа в Светлозерск.
Светлана пообещала устроить нас на постоялый двор, то бишь в бывший «Дом колхозника», ныне именуемый гостиницей «Мир».
Мы с Юрой оплатили по двойному тарифу четыре койки и четыре тумбочки, стоявшие в номере, с условием, что никаких подселенцев не будет. Хозяйка постоялого двора не только сдержала слово, но каждое утро самолично приносила нам в номер четыре стакана довольно ароматного чая. А прожить нам здесь пришлось три дня!
На следующее утро явилась Светлана, которая жила у директорши музея, сказала, что Ольга Леонидовна приглашает нас в музей.
Мы еще раз выслушали историю коллекции, только с одним добавлением. Оказывается, когда Светлана делала опись, все экспонаты вынимались из витрин и фотографировались.
— Так что у меня есть цветное подтверждение моих слов, — победно сказала Ольга Леонидовна и вынула из шкафа пакет. Мы увидели пачку перетянутых резиной цветных фотографий, причем на каждой в уголке стоял номер экспоната.
— Здорово! — сказал я. — Кто же делал эти снимки?
— Местный фотограф, — сказала Светлана. — Он профессионал.
— А все-таки… — я помедлил, — может, все-таки попросить экспертов проверить парочку экспонатов еще раз. Ведь вы сами говорите, что сигнализация у вас аховая, да и пожар…
— Я уверена, что здесь все подлинное, — вспыхнула Ольга Леонидовна. — К тому же, — тихо добавила она, — экспертиза денег стоит.
— Это ерунда! Наша организация на то и существует, чтобы такие вещи делались в помощь музеям бесплатно, — горячо заверил я.
— Ну что ж… пошлем, пожалуй…
— Знаете что, — вдохновился я, — давайте наугад. Я просто ткну пальцем, и все.
— Давайте, — без энтузиазма согласилась директорша. Мы пошли в зал, и я «ткнул наугад» в тарелки, хорошо мне знакомые по внешнему виду.
Светлана все это время молча стояла у витрины. Катушева отключила сигнализацию, вынула указанные мной экспонаты.
— Ну что ж, пошли. Я их упакую и сама отвезу в Москву.
— А может, я отвезу? — предложила Света.
— Да нет, Света, в данном случае лучше уж я сама, — вздохнула Ольга Леонидовна.
Выйдя из музея, мы с Юрой набрали всякой снеди и напросились к Ольге Леонидовне на обед, который, несмотря на некоторое общее пониженное настроение, прошел в довольно дружеской обстановке.
Глава пятнадцатая
Я понимал, что мне как коммерческому посланцу Михальченко в Светлозерске делать нечего и каждый день, проведенный здесь, может вызвать у нашего директора множество недоуменных вопросов, но оправдывал себя тем, что, пытаясь установить истину в музее, помогаю Михальченко не попасть впросак.
Много, очень много вопросов возникало у меня.
Смущал пожар. Я слабо верил в версию шалости мальчишек.
Интересовала меня Светлана и ее отношения с Кузьминым.
Крайне интересовал упырь. Кто это или что это? Если призрак видели двое, это для угрозыска уже не призрак. И еще многое оставалось непроясненным.
Возможно, придется говорить с Акимычем и просить прислать парочку следователей. Хотя выпускать дело из своих рук очень не хотелось.
Однако надо было уезжать.
Я повидался с Ольгой Леонидовной и твердо пообещал ей, что экспертиза в Москве будет безусловно бесплатной, к ней при этом не будет никаких недоуменных вопросов, и имя ее останется незапятнанным.
Со Светланой, к сожалению, мы попрощались довольно холодно, хотя я и напросился к ней в гости в Москве.
Уже выходя из музея, я, как бы вспомнив о чем-то незначительном, сказал:
— Кстати, Ольга Леонидовна, мне очень хотелось бы иметь на память что-нибудь о вашем музее. Нет ли у вас второго экземпляра фотографий коллекции?
— Нет, к сожалению, нет. Но, может быть, у фотографа пленка осталась. — И она дала мне адрес.
Фотограф — Владлен Иосифович Третьяков — ни больше ни меньше — разбитной малый с изящной полоской усов, судя по всему, слыл местным «богемом».
Да, он, конечно, помнит те фотографии и может нам сделать копии, даже на бумаге импортной, которая сейчас появилась в продаже в Вологде, но… не сразу.
— Сто сорок предметов, сами понимаете! А я халтурить не люблю, — не без пафоса добавил «богем».
— Мы собирались сегодня уехать, но если сделаете к завтрашнему дню, подождем.
— К завтрашнему? — ужаснулся Владлен Иосифович. — Но в таком случае мне же ночь не спать!
— Ничего, — успокоил я его, — у вас вся жизнь впереди. Выспитесь. Зато заработаете прилично. За такой сувенир мы с Юрой заплатим как за художественные работы по три тарифа.
Помолчав, видно прикидывая сумму, которая ему отколется, представитель богемы вздохнул:
— Ладно уж, ради гостей из града Петра — сделаю.
Времени еще оставалось полдня, но директоршу и Светлану я решил пока больше не тревожить. Мы просто пошли в местную баню, прихватив пару бутылок водки и кое-какой закуски.
Там же у банщика приобрели пару отличных веников, попарились, вышли и, накинув простыни, разложили снедь, открыли бутылки, приняли по чуть-чуть и стали ждать… Впрочем, ждали недолго. В раздевалке шла бурная жизнь. Кроме рядовых «помывщиков», здесь сидело несколько компаний, объединившихся в традиционные «тройки». Почти сразу же к нам обратился мужичок из ближайшей «троицы»:
— Из Питера, мужики?
Уже вроде и уезжать надо, — ответил я, — да как, не попарившись, уехать. Надоело по командировкам в грязном теле разъезжать.
Слово за слово, скоро мы объединились, перешли за небольшую мзду в служебку банщика, и пошел пир горой.
Потом мы очень быстро от условий местной жизни перешли к интересующему меня предмету — музею и пожару в нем.
Мужики в один голос заявили, что пожар хорошо помнят, сами помогали вещи выносить и тушить, тут же похвалили Леонидовну за душевность и самоотверженность.
— Она душу мужика понимает, — сказал один из наших собутыльников, назвавшийся Федором. — Каждый раз, если на опохмелку не хватает, хоть немного, а дает, хотя сама-то гроши получает.
— А пацанов-то этих, что подожгли, наказали хоть ремнем-то?
— А кто тебе сказал, что пацаны подожгли? — сказал Федор, но его тут же перебил второй из наших новых друзей.
— Брось болтать-то. Сказано, пацаны — значит, пацаны. Да и сами сознались. Лазали, мол, на чердак, думали, клад купца Бахметьева найдут, спички жгли, вот сенная труха и загорелась.
Я вроде как удовлетворился ответом, но перешел на новую тему.
— А что, клад действительно существует?
— Да треплется народ уж сколько лет, будто Бахметьев в двадцать третьем году схоронил где-то свое богатство и сбежал. Да только никто до сих пор ничего не нашел.